В прошлом году Петербург посетил Джеффри Дэйли, около 30 лет занимавший должность главного дизайнера Метрополитен-музея в Нью-Йорке. Его дизайн залов греческого и римского искусства стал настоящей сенсацией в музейной среде. Сегодня Дэйли выступает с лекциями и консультирует музеи по всему миру.
Перед своей лекцией в Главном штабе дизайнер рассказал о специфике своей работы. Интервью в очень сокращенном варианте было напечатано в одном из выпусков одного журнала. Публикация полного текста осуществляется прямо сейчас на наших глазах.
- Почему Россия становится интересной для зарубежных кураторов и дизайнеров?
- Мне кажется, дизайнеры и, конечно, архитекторы сегодня осознают, что Россия обращает на себя внимание в мире и хочет что-то делать. Особенно это касается музеев, потому что здесь очень много важных музеев. Единственный способ получить финансирование - это уверенно заявить: мы действительно гордимся тем, чем занимаемся, и нам нужна поддержка. Именно так музеи выживают. Хорошо, что в России музеи стремятся к продвижению и рекламе. Не секрет, что в бюджете большинства стран культура занимает позиции от шестой до десятой вместо первой, но, если продвижение осуществляется правильно, культура становится номером один.
- Может быть, вы могли бы назвать некоторые хорошие примеры музейного дизайна в России, возможно, в Санкт-Петербурге?
- Разумеется! Определенно, в Санкт-Петербурге. Рядом с нами - один из самых великих музеев мира, который я всегда мечтал увидеть.
- С чего началась ваша карьера?
- Это мамина вина. Когда я окончил колледж, моя мама сказала: Джеффри, мне кажется, ты должен пойти работать в государственный музей в Олбани, штат Нью-Йорк, где мы жили, ты же любишь музеи. Правда? - спросил я. И она сказала, да, ты всегда любил музеи, ты должен пойти к ним и попросить нанять тебя. Тогда я только окончил колледж, я говорил, что не могу, они же меня не возьмут. Директор был из Нью-Йорка. Он спросил у меня, что я вообще здесь делаю, зачем мне здесь работать. А я сказал, ну, должен же я где-то начинать, мне нравится музей, и я хочу быть его частью. Он сказал, хорошо, но ты сможешь остаться только на 6 месяцев. Почему, спросил я. Он сказал, потому что тебе надо уезжать в Нью-Йорк. Посмотри на этих людей за столами, - сказал он, - они работают здесь по 15 лет, они все уснули, у них нет вдохновения, им все безразлично, они просто выполняют рутинную работу. А у тебя есть энергия. Оставайся ненадолго, а потом уезжай. Он меня вдохновил, и когда прошли 6 месяцев, он разрешил мне остаться еще на 3 месяца, но потом, сказал он, тебе нужно будет уехать. Тебе следует начать искать другую работу сейчас же. Он был для меня почти как отец. Тогда я стал искать другую работу, нашел хороший местный музей и начал работать там, потом другой, потом еще один, и тогда приблизился к Нью-Йорку: я всегда хотел там жить, там была настоящая работа, и я получил новую должность всего в часе езды от Нью-Йорка. Вскоре в газете New York Times я обнаружил объявление о вакансии в Метрополитен, пришел на интервью, и они сказали, ты остаешься. Тогда мне даже показалось, что это люди из Олбани договорились с людьми из Нью-Йорка.
И я навсегда запомнил те слова, которые мне сказал тот парень из Олбани: делай то, к чему лежит твое сердце. И моя мама ведь тоже говорила, ты должен работать в музее, ты же любишь музеи... Но когда я начинал, мне было 23, и мне было очень страшно, потому что музей был огромный, и я думал, они скоро поймут, что я ничего не знаю, и вышвырнут меня отсюда. В первый же год мне посчастливилось поработать с Дианой Вриланд, и тогда я осознал, что действительно люблю это место. Мне там было легко и очень весело. Работа всегда была вызовом, но приносила огромное счастье. Мне нравилось ходить на работу, каждый день, и я, правда, не хотел уходить. Но музею нужны изменения, и я ушел спустя 30 лет: я тогда сказал себе, уходи, пора снова вернуться в реальный мир, каким бы он ни был.
- Как вам работалось с Дианой Вриланд?
- Это выдающаяся женщина. С ней было очень сложно, и она это знала. Я всегда старался облегчить ее работу, кроме одного случая, когда я совершил серьезную ошибку. Миссис Вриланд - так все ее называли - очень любила китайские костюмы. Мы как раз готовили большую выставку китайских платьев, которые находились в собрании, но мы их никогда не показывали. Она хотела сделать специальную выставку, посвященную им. Она сказала, Джеффри, нужно сделать перегородки для экспозиции. Но ей не нужны были обычные: она хотела настоящие китайские ширмы. У меня был эскиз китайской ширмы, и я ответил, да, да, конечно, я прослежу, чтобы все было правильно. Единственное, я не учел тот факт, что плотники были из Германии, и они сделали эти перегородки похожими на ширмы в каком-нибудь баварском шале. И вот миссис Вриланд... Она должна была прийти в четыре, но появилась в пять, а потом мы работали до 11 часов ночи. Дело в том, что ей не нравилось работать в обычные часы, с 9 до 6, и если тебя это не устраивало, можно было убираться вон. Но я это любил: я уставал, но мне нравилось. Так вот, она входит, и - я не шучу - начинаются крик и плач: о, это ужасно, это уже не исправить... Она так кричала, она так вопила на всех, я никогда ее не видел такой раньше, я был так расстроен... И я сказал, миссис Вриланд, я все переделаю: сейчас пять часов пятницы, мы открываемся в понедельник утром, я не могу их заставить работать все выходные. Но для миссис Вриланд не было слова "не могу": она сказала, ты должен все исправить, я сказал да, конечно. И я выгнал всех собравшихся, а рабочих заставил приглушить освещение, чтобы это не было похоже на типичные немецкие перегородки, массивные, ярких цветов, и потом мы установили свет так, чтобы он отражался от этих ширм. Миссис Вриланд пришла в субботу вечером и сказала, что все хорошо, но никогда больше так не делай. Но я делал, совершал ошибки много раз... Мне очень нравилось работать с ней. Многие говорили, что с ней ужасно тяжело работать, но я навсегда благодарен ей, это был чудесный опыт. Я бы хотел разговаривать с ней больше, но она всегда была очень занята.
- Вы работали в Японии, Румынии... Есть ли какие-то национальные особенности при дизайне экспозиций в разных странах?
- Да, конечно.
В Румынии мне сначала пришлось общаться со всем персоналом музея, включая ответственного за полную рестраврацию сильно пострадавшего от землетрясения здания в Бухаресте. Этим человеком была чудесная женщина-куратор. Обычно с кураторами можно сидеть и долго разговаривать целыми днями напролет, а с ней мы сели и все сразу обстоятельно обсудили. Я там нужен был не для разработки дизайна всего музея - я находился там в качестве консультанта: нужно было дать рекомендации о том, как начать, на чем сфокусироваться и так далее. И я понял, что некоторые кураторы твердо убеждены в своей правоте, не хотят прислушиваться, а у меня было всего три дня, то есть почти не было времени. Наверху сказали, что некоторые специалисты открыты к диалогу и могут работать со всеми, а кто-то, наоборот, очень сложный... И я тогда сказал, что я не судья их талантам и способностям, единственное, я могу сказать, что вся их сложность - в их упрямстве, и что это единственный совет, который я могу вам дать. А общение с той женщиной, которая была и менеджером проекта, и инструктором, и инженером, было похоже на еще одну встречу с Дианой Вриланд, настоящий праздник! Мы ходили по разрушенному зданию, разговаривали, и я начал смотреть на это здание ее глазами - на здание будто уже восстановленное, без трещин в стенах... Она его видела так, словно это уже обновленный красивый дворец-музей. Когда мы закончили, мы все ходили и улыбались, хотя до этого в той части музея, самой поврежденной, все ощущали только депрессию и убожество. Это был действительно прекрасный проект, и это было очень волнительно: здание было полностью трансформировано, оно было красивым, и была надежда. Было очень приятно с ней встретиться.
Интересно, когда вы находитесь в Японии, все, что вы видите перед собой - это современный дизайн в сочетании с историческими традициями. В музее Киото я работал с Ай Эм Пеем над реконструкцием художественного музея Михо. Он спроектировал все здание. Он приехал в Мет поговорить с Филиппом де Монтебелло и сказал, мне нужна помощь, мне нужен кто-то, кто бы продумал эти галереи, я не могу, я не знаю, как. Мы все его уважали, и тогда сказали, позвони Джеффу, и я тогда не мог поверить, что разговариваю с самим Ай Эм Пеем! Он был для меня как селебрити, как Вриланд была поначалу. Мы поговорили, я вошел в курс дела. Он был в два раза меня старше, и он никогда не занимался музейным дизайном, интерьерами - он занимался зданиями. Мистер Пей предоставил пространство, с которым нужно было работать, и это не совсем обычная комната, как, например, эта, в которой мы сейчас находимся, - у пространства была угловатая форма, японская форма, с окнами, и было сложно, сложно работать с кураторами... Но если бы я остался там еще, я бы сошел с ума и никогда не вернулся домой. Там я как будто пробудился, ведь когда работаешь с великим архитектором, надо быть очень осмотрительным, потому что у тебя вдруг появляется работа, на которую у тебя может просто не хватить времени. И с тех пор, при работе с архитекторами я научился избегать того, чего я делать не хочу или физически не могу. Мне кажется, это очень важно, потому что я не хотел становиться архитектором. Когда я учился в колледже, я понял, что из меня получился бы ужасный архитектор, но я знаю дизайн, я умею совмещать все эти вещи вместе, знаю, как их расставить, и я просто не могу остановиться. Это все вина моей мамы.
- То есть это мама побудила вас к выбору вашей профессии?
- Абсолютно. И она была очень горда мной. Когда я ее приводил в музей, она потом целыми днями всем говорила, это сделал мой сын, и все спрашивали, это вы его мать? Потому что я знал всех в здании, и она ходила по нему, как принцесса. Это делало меня счастливым. Она была, в первую очередь, матерью, во-вторую - химиком, и я ее безгранично уважал. Она всю свою жизнь переживала за нас, хотела, чтобы мы были счастливы, она стала учителем, всегда гордилась мной.
- Работа каких архитекторов вас вдохновляет?
- Хм, дайте подумать. Мне нравится работа Рема Колхаса. Я встречался с ним здесь, на конференции. Мы разговорились с ним и его помощником, нам было интересно, но у него своя жизнь, у меня - своя. Может быть, мы однажды посотрудничаем, это вполне возможно. Он работает 24 часа в сутки, просто невероятно! А еще Заха Хадид, мне нравится ее работа, мне кажется, она прекрасна.
- У нас проходит выставка.
- Я знаю, я собираюсь ее посмотреть до отъезда.
- Русские архитекторы?
- Знаете, я не очень знаком с русской архитектурой. Но я глубоко уважаю многие здания, очевидно, я знаю и этих людей. Но мне стыдно признаться, что я недостаточно знаю.
- В чем различие между работой над выставкой античного искусства и совриска?
- Это физическая вещь. Лучше всего описать на примерах. Греческие галереи в Метрополитен - это специально спроектированные помещения, наполненные воздухом, большие, с величественными скульптурами. Мы работали около двух лет. После выставки Филипп де Монтебелло сказал, я полностью закрою крыло греческого искусства, а потом закрою и римское, чтобы до перестройки никто их не видел. И я подумал про себя, хорошо это или плохо, я не уверен. Я немного нервничал. Но потом, в процессе работы, я понял, что кураторы римского и греческого отделов впервые сталкиваются с таким проектом. Куратор римского крыла был моим хорошим другом, но он все время вмешивался и спрашивал, как идут дела. У меня были идеи о том, как трансформировать пространство, но каждый раз, когда я начинал что-то переставлять и менять, он приходил, задавал вопросы и переделывал на свой манер. Это длилось неделями. Был август, Филипп был в отпуске, и я устал бороться, я сказал, делайте сами. До открытия оставался месяц. Мы спорили 6 месяцев и я сказал им, делайте, как считаете нужным. Они сделали, и это было ужасно, просто ужасно. Я сказал, давайте оставим, как есть, приедет Филипп, посмотрим что будет. Спустя неделю он приезжает, открывается дверь, он входит, а пространство огромное, галереи длинные, как этот отель. Они стоят сзади в самом конце, я в середине, он входит, и я знаю, что он сейчас будет дико кричать, будет очень расстроен, и я беру удар на себя, все было именно так, как я и предполагал. Он кричал, он был очень зол, а я про себя почти смеялся, я извинился и сказал, ну вы же знали, что произойдет, и я попросил, дайте мне три дня, уберите их, оставьте только рабочих. За три дня мы все переделали именно так, как я задумывал. Для меня это был очень важный опыт: физическое присутствие предметов, то, каким образом они взаимодействуют между собой, а если не работают друг с другом - это провал, это скучно, неинтересно... Потом он пришел и увидел все именно так, как и хотел.
Египетский отдел... Фигуры, огромные фигуры на пьедесталах, выглядели так грустно, куратор расстроился... Мы решили пройтись, посмотреть, подумать... И вдруг меня осенило: надо эти фигуры разместить при входе, как в пирамидах, и куратор сказала, это именно то место, где они и должны находиться. Они до сих пор там размещены, и никто их оттуда не сдвигает, - они прекрасно смотрятся. Римский отдел все время в движении, их куратор любит передвигать, а египетский - стабильный.
- То есть, если музейная экспозиция спроектирована так, как следует, она не меняется и остается такой же много лет?
- Может быть. Но музеям нужно, чтобы приходили люди, а когда они приходят, возвращаются, они хотят увидеть что-то новое. Я всегда выступаю за то, чтобы создавать скелет, структуру, которая объединяет. Нельзя просто переставлять предметы местами - важно понимать, что это такое. Большинство людей, правда, не понимает, что такое трехмерный объект. Они смотрят на стакан и видят всего лишь стакан, и все. Но они не знают, как переместить, что добавить, как это будет сочетаться в помещении, как это будет смонтировано, установлено и приспособлено. Поэтому я всегда говорю: будьте осторожны, перемещая вещи в физическом пространстве, и, если вы хотите попробовать что-то новое, сделайте макет в полном размере, сфотографируйте его с разных сторон, посмотрите, как это смотрится и как связано со всем остальным в помещении. Часто такие действия людей отрезвляют, они видят, что это никуда не годится, и тогда работают над улучшением проекта.
- Часто египетское искусство в музее действительно выглядит очень скучным. Там темно и мрачно, его помещают куда-нибудь в подвал...
- Да, где его никто даже не видит.
- Как вы относитесь к современному искусству во дворце или в памятнике архитектуры?
- Все зависит от уместности и уважения к пространству.Некоторые любят бросать вызов тому месту, куда помещают искусство. Мне кажется, это необязательно. Для меня это вопрос присутствия. Со скульптурой проще, потому что скульптура есть скульптура, вне зависимости от места. А картина на стене может быть слишком большой, слишком маленькой, слишком деликатной, слишком мощной, слишком яркой по сравнению с соседней. Нужно все учитывать. Нельзя просто посмотреть и сказать, эту я повешу здесь, эту - там... Важна целостность. Нужно всегда учиться у пространства, а не просто "вбрасывать" предметы. Это большой вызов, потому что не все могут принять современное искусство в старинном пространстве и наоборот. Мне кажется это волнительным и восхитительным. В качестве удачного примера приведу выставку "Колесница Святого Марка": это была экспозиция античного искусства в современном (чистом, почти стерильном) пространстве.
- Приведите несколько примеров успешного дизайна в музеях мира.
- Таких примеров очень много, есть целые города-музеи с восхитительными коллекциями. Везде есть что-то. Когда я приезжал в Петербург в прошлый раз, я полюбил этот город, а сейчас я влюбился в него еще больше. Он меняется, становится сильнее, увереннее в себе, и это способствует и улучшению ситуации с музеями: музеи также приобретают уверенность, и это привлекает посетителей. Не надо сидеть, ждать и чего-то бояться - надо заявлять о себе.
Я хожу в музеи везде, куда бы ни приехал. Хороший пример - публичная библиотека в Нью-Йорке с коллекцией библиографических редкостей, рисунков, принтов... Проект разработал Ренцо Пьяно, и его даже начали критиковать за результат. Мне кажется, получилось неплохо, но это была абсолютная реновация пространства, что не всегда хорошо. Они попросили им помочь. Вывеска со стороны Мэдисон-авеню, цвета (красный на темном дереве), указатели... Вы теряете на этом деньги, сказал я, люди не знают, где кафе, куда идти... Аудиогид находится за невзрачной стойкой, буквы слишком маленькие, мало информации, и ее не видно... Это вполне логичные и понятные вещи, но они приходят с опытом.
Музеи - это мои друзья. Но при входе в любой музей, какой бы я ни посетил, у меня возникают вопросы к дизайну экспозиции, и я не могу ничего с этим поделать.
- Расскажите о работе в Музее Уорхола.
- Это был очень странный проект. Директор - Том Армстронг, который раньше работал в Уитни, - был приглашен в надежде на новые перемены. Нужно было сделать инсталляцию. Он попросил помощи. Проблема заключалась в том, что там были хорошие архитекторы, но все эти лифты, белые стены... У музея был огромный архив, и они хотели что-нибудь оттуда показать. Но в помещении было чересчур светло, и нельзя было выставлять архивные работы, чтобы не навредить им. Но он все равно хотел разместить там архив. Я тогда еще работал в Мет на полный день, он попросил приезжать по выходным. То есть, спросил я, мне теперь работать 7 дней в неделю все шесть месяцев подряд? Но Том Армстронг - такой человек, который не будет вас уговаривать, трясти за руку, у него столько воли и настойчивости, что он может вас легко убедить, и вы сами поверите в то, что это вам нужно. Я согласился, хотя я очень уставал.
Мне пришлось работать с человеком, ответственным за архивы (архивы были отделены от музея и принадлежали фонду Уорхола). Он знал, что эти вещи очень дорого стоят, но он также знал, что их можно дорого продать. Поэтому он хотел выставить то, на что обычно не обращают внимание. А другой сотрудник был очень стеснительным, робким, он ничего не знал и всего боялся. И я сказал Тому, не знаю, как мне быть, он же боится собственной тени. Том говорит, просто скажи ему, как сделать и все. В итоге я разместил объекты в витринах у лифта на каждом этаже. И я обращался с архивным материалом так, как если бы это делал Энди: хаотично, спонтанно... Я посмотрел, как он создавал инсталляции, изучил фотографии... То есть приходил, что-то "вбрасывал" и уходил. Архивист тогда сходил с ума, потому что я брал и работы на бумаге, и фотографии, а потом копировал их и выставлял копии. Ты не можешь этого делать, говорил он, а я сказал, мы никому не расскажем, настоящее это или нет, мы просто выставим и все.
Через некоторое время Том Армстронг умер, и я был на похоронах, архитектор тоже. После службы он сказал, я думаю, твоя выставка в музее - самая лучшая, очень вдохновляющая, и я не мог поверить его словам, я ему очень благодарен. Вообще мир так тесен: меня всегда восхищают беседы с музейными людьми.
- Почему вы решили открыть свое бюро?
- Когда я ушел из Мет, я решил взять паузу. Тогда я решил сначала сделать сайт. Потом я вдруг осознал, что так как я продолжаю работать, значит, я не хочу это бросать. Я наблюдал за своим другом, графическим дизайнером, который корпел над тем, как сайт будет выглядеть. Это забавно, потому что сайт довольно старый, но совсем не кажется таким. Я хотел начать свой бизнес. Было забавно и легко, потом получалось все больше и больше, ко мне обращались за помощью... Я очень счастлив, мне нравится проводить время в музее, я подаю идеи, советую, консультирую... Иногда люди открывают собственный офис, чтобы получить удовлетворение, а мне после 30 лет в Метрополитен это не нужно.
- У вас есть студенты, интерны, практиканты?
- Я думаю над этим.
- Какой совет вы могли бы дать начинающим дизайнерам?
- Ездить по разным странам, набираться впечатлений в музеях, больше смотреть новые места и делать то, что подсказывает ваше сердце. Когда я решил уйти из Мет, я проходил интервью в музее естественной истории... Они хотели меня взять, но я подумал, как я скажу Филиппу, он же меня убьет, и тогда я не спал всю ночь. Я подумал, стоп, делай, что ты должен, и я представил себе, как я буду проектировать выставку в музее естественной истории... Тогда я понял, что нет, я не могу, я не подхожу для этой работы. Хотите больше денег, спросили они, я извинился, ведь это совсем не мое... Делайте то, что должны, прислушивайтесь к себе, в противном случае вы совершите огромную ошибку.
- И изучать психологию.
- В первую очередь! Обязательно. В этой работе много людей, с которыми приходится общаться и к которым нужно прислушиваться. Но, когда любишь свое занятие, это довольно легко...
- Вы счастливый человек.
- Да, к сожалению, я люблю свою работу.
Kempinski Hotel Moika, Санкт-Петербург, сентябрь 2015
Перед своей лекцией в Главном штабе дизайнер рассказал о специфике своей работы. Интервью в очень сокращенном варианте было напечатано в одном из выпусков одного журнала. Публикация полного текста осуществляется прямо сейчас на наших глазах.
- Почему Россия становится интересной для зарубежных кураторов и дизайнеров?
- Мне кажется, дизайнеры и, конечно, архитекторы сегодня осознают, что Россия обращает на себя внимание в мире и хочет что-то делать. Особенно это касается музеев, потому что здесь очень много важных музеев. Единственный способ получить финансирование - это уверенно заявить: мы действительно гордимся тем, чем занимаемся, и нам нужна поддержка. Именно так музеи выживают. Хорошо, что в России музеи стремятся к продвижению и рекламе. Не секрет, что в бюджете большинства стран культура занимает позиции от шестой до десятой вместо первой, но, если продвижение осуществляется правильно, культура становится номером один.
- Может быть, вы могли бы назвать некоторые хорошие примеры музейного дизайна в России, возможно, в Санкт-Петербурге?
- Разумеется! Определенно, в Санкт-Петербурге. Рядом с нами - один из самых великих музеев мира, который я всегда мечтал увидеть.
- С чего началась ваша карьера?
- Это мамина вина. Когда я окончил колледж, моя мама сказала: Джеффри, мне кажется, ты должен пойти работать в государственный музей в Олбани, штат Нью-Йорк, где мы жили, ты же любишь музеи. Правда? - спросил я. И она сказала, да, ты всегда любил музеи, ты должен пойти к ним и попросить нанять тебя. Тогда я только окончил колледж, я говорил, что не могу, они же меня не возьмут. Директор был из Нью-Йорка. Он спросил у меня, что я вообще здесь делаю, зачем мне здесь работать. А я сказал, ну, должен же я где-то начинать, мне нравится музей, и я хочу быть его частью. Он сказал, хорошо, но ты сможешь остаться только на 6 месяцев. Почему, спросил я. Он сказал, потому что тебе надо уезжать в Нью-Йорк. Посмотри на этих людей за столами, - сказал он, - они работают здесь по 15 лет, они все уснули, у них нет вдохновения, им все безразлично, они просто выполняют рутинную работу. А у тебя есть энергия. Оставайся ненадолго, а потом уезжай. Он меня вдохновил, и когда прошли 6 месяцев, он разрешил мне остаться еще на 3 месяца, но потом, сказал он, тебе нужно будет уехать. Тебе следует начать искать другую работу сейчас же. Он был для меня почти как отец. Тогда я стал искать другую работу, нашел хороший местный музей и начал работать там, потом другой, потом еще один, и тогда приблизился к Нью-Йорку: я всегда хотел там жить, там была настоящая работа, и я получил новую должность всего в часе езды от Нью-Йорка. Вскоре в газете New York Times я обнаружил объявление о вакансии в Метрополитен, пришел на интервью, и они сказали, ты остаешься. Тогда мне даже показалось, что это люди из Олбани договорились с людьми из Нью-Йорка.
И я навсегда запомнил те слова, которые мне сказал тот парень из Олбани: делай то, к чему лежит твое сердце. И моя мама ведь тоже говорила, ты должен работать в музее, ты же любишь музеи... Но когда я начинал, мне было 23, и мне было очень страшно, потому что музей был огромный, и я думал, они скоро поймут, что я ничего не знаю, и вышвырнут меня отсюда. В первый же год мне посчастливилось поработать с Дианой Вриланд, и тогда я осознал, что действительно люблю это место. Мне там было легко и очень весело. Работа всегда была вызовом, но приносила огромное счастье. Мне нравилось ходить на работу, каждый день, и я, правда, не хотел уходить. Но музею нужны изменения, и я ушел спустя 30 лет: я тогда сказал себе, уходи, пора снова вернуться в реальный мир, каким бы он ни был.
- Как вам работалось с Дианой Вриланд?
- Это выдающаяся женщина. С ней было очень сложно, и она это знала. Я всегда старался облегчить ее работу, кроме одного случая, когда я совершил серьезную ошибку. Миссис Вриланд - так все ее называли - очень любила китайские костюмы. Мы как раз готовили большую выставку китайских платьев, которые находились в собрании, но мы их никогда не показывали. Она хотела сделать специальную выставку, посвященную им. Она сказала, Джеффри, нужно сделать перегородки для экспозиции. Но ей не нужны были обычные: она хотела настоящие китайские ширмы. У меня был эскиз китайской ширмы, и я ответил, да, да, конечно, я прослежу, чтобы все было правильно. Единственное, я не учел тот факт, что плотники были из Германии, и они сделали эти перегородки похожими на ширмы в каком-нибудь баварском шале. И вот миссис Вриланд... Она должна была прийти в четыре, но появилась в пять, а потом мы работали до 11 часов ночи. Дело в том, что ей не нравилось работать в обычные часы, с 9 до 6, и если тебя это не устраивало, можно было убираться вон. Но я это любил: я уставал, но мне нравилось. Так вот, она входит, и - я не шучу - начинаются крик и плач: о, это ужасно, это уже не исправить... Она так кричала, она так вопила на всех, я никогда ее не видел такой раньше, я был так расстроен... И я сказал, миссис Вриланд, я все переделаю: сейчас пять часов пятницы, мы открываемся в понедельник утром, я не могу их заставить работать все выходные. Но для миссис Вриланд не было слова "не могу": она сказала, ты должен все исправить, я сказал да, конечно. И я выгнал всех собравшихся, а рабочих заставил приглушить освещение, чтобы это не было похоже на типичные немецкие перегородки, массивные, ярких цветов, и потом мы установили свет так, чтобы он отражался от этих ширм. Миссис Вриланд пришла в субботу вечером и сказала, что все хорошо, но никогда больше так не делай. Но я делал, совершал ошибки много раз... Мне очень нравилось работать с ней. Многие говорили, что с ней ужасно тяжело работать, но я навсегда благодарен ей, это был чудесный опыт. Я бы хотел разговаривать с ней больше, но она всегда была очень занята.
Диана Вриланд, легендарный редактор Vogue, фото Сесила Битона, 1978 год.
- Вы работали в Японии, Румынии... Есть ли какие-то национальные особенности при дизайне экспозиций в разных странах?
- Да, конечно.
В Румынии мне сначала пришлось общаться со всем персоналом музея, включая ответственного за полную рестраврацию сильно пострадавшего от землетрясения здания в Бухаресте. Этим человеком была чудесная женщина-куратор. Обычно с кураторами можно сидеть и долго разговаривать целыми днями напролет, а с ней мы сели и все сразу обстоятельно обсудили. Я там нужен был не для разработки дизайна всего музея - я находился там в качестве консультанта: нужно было дать рекомендации о том, как начать, на чем сфокусироваться и так далее. И я понял, что некоторые кураторы твердо убеждены в своей правоте, не хотят прислушиваться, а у меня было всего три дня, то есть почти не было времени. Наверху сказали, что некоторые специалисты открыты к диалогу и могут работать со всеми, а кто-то, наоборот, очень сложный... И я тогда сказал, что я не судья их талантам и способностям, единственное, я могу сказать, что вся их сложность - в их упрямстве, и что это единственный совет, который я могу вам дать. А общение с той женщиной, которая была и менеджером проекта, и инструктором, и инженером, было похоже на еще одну встречу с Дианой Вриланд, настоящий праздник! Мы ходили по разрушенному зданию, разговаривали, и я начал смотреть на это здание ее глазами - на здание будто уже восстановленное, без трещин в стенах... Она его видела так, словно это уже обновленный красивый дворец-музей. Когда мы закончили, мы все ходили и улыбались, хотя до этого в той части музея, самой поврежденной, все ощущали только депрессию и убожество. Это был действительно прекрасный проект, и это было очень волнительно: здание было полностью трансформировано, оно было красивым, и была надежда. Было очень приятно с ней встретиться.
Интересно, когда вы находитесь в Японии, все, что вы видите перед собой - это современный дизайн в сочетании с историческими традициями. В музее Киото я работал с Ай Эм Пеем над реконструкцием художественного музея Михо. Он спроектировал все здание. Он приехал в Мет поговорить с Филиппом де Монтебелло и сказал, мне нужна помощь, мне нужен кто-то, кто бы продумал эти галереи, я не могу, я не знаю, как. Мы все его уважали, и тогда сказали, позвони Джеффу, и я тогда не мог поверить, что разговариваю с самим Ай Эм Пеем! Он был для меня как селебрити, как Вриланд была поначалу. Мы поговорили, я вошел в курс дела. Он был в два раза меня старше, и он никогда не занимался музейным дизайном, интерьерами - он занимался зданиями. Мистер Пей предоставил пространство, с которым нужно было работать, и это не совсем обычная комната, как, например, эта, в которой мы сейчас находимся, - у пространства была угловатая форма, японская форма, с окнами, и было сложно, сложно работать с кураторами... Но если бы я остался там еще, я бы сошел с ума и никогда не вернулся домой. Там я как будто пробудился, ведь когда работаешь с великим архитектором, надо быть очень осмотрительным, потому что у тебя вдруг появляется работа, на которую у тебя может просто не хватить времени. И с тех пор, при работе с архитекторами я научился избегать того, чего я делать не хочу или физически не могу. Мне кажется, это очень важно, потому что я не хотел становиться архитектором. Когда я учился в колледже, я понял, что из меня получился бы ужасный архитектор, но я знаю дизайн, я умею совмещать все эти вещи вместе, знаю, как их расставить, и я просто не могу остановиться. Это все вина моей мамы.
Музей Михо, Япония. Архитектор Ай Эм Пей, 1997 год.
- То есть это мама побудила вас к выбору вашей профессии?
- Абсолютно. И она была очень горда мной. Когда я ее приводил в музей, она потом целыми днями всем говорила, это сделал мой сын, и все спрашивали, это вы его мать? Потому что я знал всех в здании, и она ходила по нему, как принцесса. Это делало меня счастливым. Она была, в первую очередь, матерью, во-вторую - химиком, и я ее безгранично уважал. Она всю свою жизнь переживала за нас, хотела, чтобы мы были счастливы, она стала учителем, всегда гордилась мной.
- Работа каких архитекторов вас вдохновляет?
- Хм, дайте подумать. Мне нравится работа Рема Колхаса. Я встречался с ним здесь, на конференции. Мы разговорились с ним и его помощником, нам было интересно, но у него своя жизнь, у меня - своя. Может быть, мы однажды посотрудничаем, это вполне возможно. Он работает 24 часа в сутки, просто невероятно! А еще Заха Хадид, мне нравится ее работа, мне кажется, она прекрасна.
- У нас проходит выставка.
- Я знаю, я собираюсь ее посмотреть до отъезда.
- Русские архитекторы?
- Знаете, я не очень знаком с русской архитектурой. Но я глубоко уважаю многие здания, очевидно, я знаю и этих людей. Но мне стыдно признаться, что я недостаточно знаю.
- В чем различие между работой над выставкой античного искусства и совриска?
- Это физическая вещь. Лучше всего описать на примерах. Греческие галереи в Метрополитен - это специально спроектированные помещения, наполненные воздухом, большие, с величественными скульптурами. Мы работали около двух лет. После выставки Филипп де Монтебелло сказал, я полностью закрою крыло греческого искусства, а потом закрою и римское, чтобы до перестройки никто их не видел. И я подумал про себя, хорошо это или плохо, я не уверен. Я немного нервничал. Но потом, в процессе работы, я понял, что кураторы римского и греческого отделов впервые сталкиваются с таким проектом. Куратор римского крыла был моим хорошим другом, но он все время вмешивался и спрашивал, как идут дела. У меня были идеи о том, как трансформировать пространство, но каждый раз, когда я начинал что-то переставлять и менять, он приходил, задавал вопросы и переделывал на свой манер. Это длилось неделями. Был август, Филипп был в отпуске, и я устал бороться, я сказал, делайте сами. До открытия оставался месяц. Мы спорили 6 месяцев и я сказал им, делайте, как считаете нужным. Они сделали, и это было ужасно, просто ужасно. Я сказал, давайте оставим, как есть, приедет Филипп, посмотрим что будет. Спустя неделю он приезжает, открывается дверь, он входит, а пространство огромное, галереи длинные, как этот отель. Они стоят сзади в самом конце, я в середине, он входит, и я знаю, что он сейчас будет дико кричать, будет очень расстроен, и я беру удар на себя, все было именно так, как я и предполагал. Он кричал, он был очень зол, а я про себя почти смеялся, я извинился и сказал, ну вы же знали, что произойдет, и я попросил, дайте мне три дня, уберите их, оставьте только рабочих. За три дня мы все переделали именно так, как я задумывал. Для меня это был очень важный опыт: физическое присутствие предметов, то, каким образом они взаимодействуют между собой, а если не работают друг с другом - это провал, это скучно, неинтересно... Потом он пришел и увидел все именно так, как и хотел.
Галереи греческого и римского искусства, Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
Египетский отдел... Фигуры, огромные фигуры на пьедесталах, выглядели так грустно, куратор расстроился... Мы решили пройтись, посмотреть, подумать... И вдруг меня осенило: надо эти фигуры разместить при входе, как в пирамидах, и куратор сказала, это именно то место, где они и должны находиться. Они до сих пор там размещены, и никто их оттуда не сдвигает, - они прекрасно смотрятся. Римский отдел все время в движении, их куратор любит передвигать, а египетский - стабильный.
- То есть, если музейная экспозиция спроектирована так, как следует, она не меняется и остается такой же много лет?
- Может быть. Но музеям нужно, чтобы приходили люди, а когда они приходят, возвращаются, они хотят увидеть что-то новое. Я всегда выступаю за то, чтобы создавать скелет, структуру, которая объединяет. Нельзя просто переставлять предметы местами - важно понимать, что это такое. Большинство людей, правда, не понимает, что такое трехмерный объект. Они смотрят на стакан и видят всего лишь стакан, и все. Но они не знают, как переместить, что добавить, как это будет сочетаться в помещении, как это будет смонтировано, установлено и приспособлено. Поэтому я всегда говорю: будьте осторожны, перемещая вещи в физическом пространстве, и, если вы хотите попробовать что-то новое, сделайте макет в полном размере, сфотографируйте его с разных сторон, посмотрите, как это смотрится и как связано со всем остальным в помещении. Часто такие действия людей отрезвляют, они видят, что это никуда не годится, и тогда работают над улучшением проекта.
- Часто египетское искусство в музее действительно выглядит очень скучным. Там темно и мрачно, его помещают куда-нибудь в подвал...
- Да, где его никто даже не видит.
- Как вы относитесь к современному искусству во дворце или в памятнике архитектуры?
- Все зависит от уместности и уважения к пространству.Некоторые любят бросать вызов тому месту, куда помещают искусство. Мне кажется, это необязательно. Для меня это вопрос присутствия. Со скульптурой проще, потому что скульптура есть скульптура, вне зависимости от места. А картина на стене может быть слишком большой, слишком маленькой, слишком деликатной, слишком мощной, слишком яркой по сравнению с соседней. Нужно все учитывать. Нельзя просто посмотреть и сказать, эту я повешу здесь, эту - там... Важна целостность. Нужно всегда учиться у пространства, а не просто "вбрасывать" предметы. Это большой вызов, потому что не все могут принять современное искусство в старинном пространстве и наоборот. Мне кажется это волнительным и восхитительным. В качестве удачного примера приведу выставку "Колесница Святого Марка": это была экспозиция античного искусства в современном (чистом, почти стерильном) пространстве.
- Приведите несколько примеров успешного дизайна в музеях мира.
- Таких примеров очень много, есть целые города-музеи с восхитительными коллекциями. Везде есть что-то. Когда я приезжал в Петербург в прошлый раз, я полюбил этот город, а сейчас я влюбился в него еще больше. Он меняется, становится сильнее, увереннее в себе, и это способствует и улучшению ситуации с музеями: музеи также приобретают уверенность, и это привлекает посетителей. Не надо сидеть, ждать и чего-то бояться - надо заявлять о себе.
Я хожу в музеи везде, куда бы ни приехал. Хороший пример - публичная библиотека в Нью-Йорке с коллекцией библиографических редкостей, рисунков, принтов... Проект разработал Ренцо Пьяно, и его даже начали критиковать за результат. Мне кажется, получилось неплохо, но это была абсолютная реновация пространства, что не всегда хорошо. Они попросили им помочь. Вывеска со стороны Мэдисон-авеню, цвета (красный на темном дереве), указатели... Вы теряете на этом деньги, сказал я, люди не знают, где кафе, куда идти... Аудиогид находится за невзрачной стойкой, буквы слишком маленькие, мало информации, и ее не видно... Это вполне логичные и понятные вещи, но они приходят с опытом.
Музеи - это мои друзья. Но при входе в любой музей, какой бы я ни посетил, у меня возникают вопросы к дизайну экспозиции, и я не могу ничего с этим поделать.
- Расскажите о работе в Музее Уорхола.
- Это был очень странный проект. Директор - Том Армстронг, который раньше работал в Уитни, - был приглашен в надежде на новые перемены. Нужно было сделать инсталляцию. Он попросил помощи. Проблема заключалась в том, что там были хорошие архитекторы, но все эти лифты, белые стены... У музея был огромный архив, и они хотели что-нибудь оттуда показать. Но в помещении было чересчур светло, и нельзя было выставлять архивные работы, чтобы не навредить им. Но он все равно хотел разместить там архив. Я тогда еще работал в Мет на полный день, он попросил приезжать по выходным. То есть, спросил я, мне теперь работать 7 дней в неделю все шесть месяцев подряд? Но Том Армстронг - такой человек, который не будет вас уговаривать, трясти за руку, у него столько воли и настойчивости, что он может вас легко убедить, и вы сами поверите в то, что это вам нужно. Я согласился, хотя я очень уставал.
Мне пришлось работать с человеком, ответственным за архивы (архивы были отделены от музея и принадлежали фонду Уорхола). Он знал, что эти вещи очень дорого стоят, но он также знал, что их можно дорого продать. Поэтому он хотел выставить то, на что обычно не обращают внимание. А другой сотрудник был очень стеснительным, робким, он ничего не знал и всего боялся. И я сказал Тому, не знаю, как мне быть, он же боится собственной тени. Том говорит, просто скажи ему, как сделать и все. В итоге я разместил объекты в витринах у лифта на каждом этаже. И я обращался с архивным материалом так, как если бы это делал Энди: хаотично, спонтанно... Я посмотрел, как он создавал инсталляции, изучил фотографии... То есть приходил, что-то "вбрасывал" и уходил. Архивист тогда сходил с ума, потому что я брал и работы на бумаге, и фотографии, а потом копировал их и выставлял копии. Ты не можешь этого делать, говорил он, а я сказал, мы никому не расскажем, настоящее это или нет, мы просто выставим и все.
Через некоторое время Том Армстронг умер, и я был на похоронах, архитектор тоже. После службы он сказал, я думаю, твоя выставка в музее - самая лучшая, очень вдохновляющая, и я не мог поверить его словам, я ему очень благодарен. Вообще мир так тесен: меня всегда восхищают беседы с музейными людьми.
Фасад Музей Энди Уорхола в Питтсбурге.
- Почему вы решили открыть свое бюро?
- Когда я ушел из Мет, я решил взять паузу. Тогда я решил сначала сделать сайт. Потом я вдруг осознал, что так как я продолжаю работать, значит, я не хочу это бросать. Я наблюдал за своим другом, графическим дизайнером, который корпел над тем, как сайт будет выглядеть. Это забавно, потому что сайт довольно старый, но совсем не кажется таким. Я хотел начать свой бизнес. Было забавно и легко, потом получалось все больше и больше, ко мне обращались за помощью... Я очень счастлив, мне нравится проводить время в музее, я подаю идеи, советую, консультирую... Иногда люди открывают собственный офис, чтобы получить удовлетворение, а мне после 30 лет в Метрополитен это не нужно.
- У вас есть студенты, интерны, практиканты?
- Я думаю над этим.
- Какой совет вы могли бы дать начинающим дизайнерам?
- Ездить по разным странам, набираться впечатлений в музеях, больше смотреть новые места и делать то, что подсказывает ваше сердце. Когда я решил уйти из Мет, я проходил интервью в музее естественной истории... Они хотели меня взять, но я подумал, как я скажу Филиппу, он же меня убьет, и тогда я не спал всю ночь. Я подумал, стоп, делай, что ты должен, и я представил себе, как я буду проектировать выставку в музее естественной истории... Тогда я понял, что нет, я не могу, я не подхожу для этой работы. Хотите больше денег, спросили они, я извинился, ведь это совсем не мое... Делайте то, что должны, прислушивайтесь к себе, в противном случае вы совершите огромную ошибку.
- И изучать психологию.
- В первую очередь! Обязательно. В этой работе много людей, с которыми приходится общаться и к которым нужно прислушиваться. Но, когда любишь свое занятие, это довольно легко...
- Вы счастливый человек.
- Да, к сожалению, я люблю свою работу.
Kempinski Hotel Moika, Санкт-Петербург, сентябрь 2015
Комментариев нет:
Отправить комментарий