Книга «Судьба броненосца» в оригинале называлась «Сергей Эйзенштейн: биография». Сначала она вышла на немецком в 1998 году в семейном издательстве Potemkin Press (семейном – потому что основано мужем и женой, она же единственный автор и редактор в одном лице), в 2001 - на английском там же. В 2017 в издательстве Европейского университета ее решили выпустить в переводе с английского на русский язык. Странный и долгий путь к читателю: русскоязычный человек пишет книгу на немецком, другие люди переводят ее на английский, третьи люди переводят ее на русский, и все это на протяжении 19 лет. Кроме парочки комплиментарных отзывов на книгу нет ни одной внятной рецензии, поэтому эта заметка рискует исправить ситуацию.
Как гласит цветистое предисловие, в книге «сделан акцент на биографических истоках тех проблем, с которыми всю жизнь сталкивался Эйзенштейн, которые он пытался решить, но чаще лишь усугублял». Главная «проблема Эйзенштейна», который был, как оказывается, очень средним учеником (учился на троечки), ревнивым к чужому успеху и чрезмерно самовлюбленным (об этом якобы должно свидетельствовать обильное цитирование его дневников и писем к матери), - это «поединок с отцом», сначала с генетическим, потом символическим (Мейерхольд, Сталин). На каждой странице – кухонный фрейдизм и попытка покопаться в чужом нижнем белье. Отец – деспот, который «всегда почитал власть», мать – истеричка из «русской купеческой и традиционно антисемитской семьи», которая к тому же изменяет мужу направо и налево. Все вот эти вот «маменька»-«папенька»-«мальчик», как будто читаешь не академический труд (как это заявлено), а журнал «7 дней» или «Лиза». Личные подробности, малейшие нюансы жизни (не творчества) Эйзенштейна анализируются с дотошностью самоотверженных провинциальных сплетниц в учительской.
Глава первая «Роман Нарцисса»: «Он боялся своей сексуальности и вытеснял ее в эротические рисунки и шутки … и в искусство, которое он, однако, понимал как сублимацию не сексуальности, но своего подавленного садизма». На каждом шагу – насилие, насилие и еще раз насилие. Монтаж аттракционов – насилие, театр – агрессия, внешний мир – противостояние, травмы, комплексы, подавление или подчинение тирану. Телесные отклонения, жестокий эротизм, зачарованность физической болью. Вот такая терминология.
Первым биографом в книге названа Мари Сетон, хотя им был все-таки Иван Аксенов, искусствовед, автор первой монографии о Пикассо и первой биографии Эйзенштейна. Странно, учитывая, что сама же Оксана Булгакова написала статью об Аксенове в сборник «Аксенов и окрестности», Швеция (материалы конференции). О том, что Аксенов был «агентом ЧК, доносившим о настроениях в московской артистической богеме», говорится так, будто это какая-то очевидность, при этом нет ни ссылок на источник, ни пояснений, хотя заявление, мягко говоря, сильное.
В дневниках, мемуарах и прессе все участники событий язвят, завидуют, сплетничают, не среда – гадюшник. Или вот: про молодого Григория Александрова «с мускулистым телом и очаровательной улыбкой», который заражал Эйзенштейна своей «животной жизнерадостностью». Или "уродливая" Раневская. Или "странные гомоэротические черты актерского ансамбля" в "Иване Грозном". И, конечно, "отвратительные" рисунки, которые "скорее всего" (highly likely) должны свидетельствовать о самом страшном. И далее: «Следуя Фрейду, Эйзенштейн практиковал культ творческой сублимации с классической серьезностью». Всем бы такую творческую сублимацию, как у Эйзенштейна!
Ну и напоследок еще раз процитирую цветистое предисловие: «Современность этой книги – в убеждении, что художник это не столько тот, кто создает вневременной продукт, но кто умеет вовремя организовать интерес к себе и к своему продукту». Как раз то, чему учат на околокреативных специальностях в окологуманитарных вузах. Одним словом, «Судьба броненосца» - это и есть продукт, вернее, субпродукты, побочный фабрикат, безыдейный, неизобретательный, ненаучный. Здесь даже нет привычного научного «бубубу», написано крайне скучно и вяло, как будто пересказывают википедию и другие многочисленные биографии, а нашпигованные фрейдизмом комментарии (к месту и не к месту) идут в качестве довеска. К счастью, Сергей Эйзенштейн этого не увидит.
Как гласит цветистое предисловие, в книге «сделан акцент на биографических истоках тех проблем, с которыми всю жизнь сталкивался Эйзенштейн, которые он пытался решить, но чаще лишь усугублял». Главная «проблема Эйзенштейна», который был, как оказывается, очень средним учеником (учился на троечки), ревнивым к чужому успеху и чрезмерно самовлюбленным (об этом якобы должно свидетельствовать обильное цитирование его дневников и писем к матери), - это «поединок с отцом», сначала с генетическим, потом символическим (Мейерхольд, Сталин). На каждой странице – кухонный фрейдизм и попытка покопаться в чужом нижнем белье. Отец – деспот, который «всегда почитал власть», мать – истеричка из «русской купеческой и традиционно антисемитской семьи», которая к тому же изменяет мужу направо и налево. Все вот эти вот «маменька»-«папенька»-«мальчик», как будто читаешь не академический труд (как это заявлено), а журнал «7 дней» или «Лиза». Личные подробности, малейшие нюансы жизни (не творчества) Эйзенштейна анализируются с дотошностью самоотверженных провинциальных сплетниц в учительской.
Глава первая «Роман Нарцисса»: «Он боялся своей сексуальности и вытеснял ее в эротические рисунки и шутки … и в искусство, которое он, однако, понимал как сублимацию не сексуальности, но своего подавленного садизма». На каждом шагу – насилие, насилие и еще раз насилие. Монтаж аттракционов – насилие, театр – агрессия, внешний мир – противостояние, травмы, комплексы, подавление или подчинение тирану. Телесные отклонения, жестокий эротизм, зачарованность физической болью. Вот такая терминология.
Первым биографом в книге названа Мари Сетон, хотя им был все-таки Иван Аксенов, искусствовед, автор первой монографии о Пикассо и первой биографии Эйзенштейна. Странно, учитывая, что сама же Оксана Булгакова написала статью об Аксенове в сборник «Аксенов и окрестности», Швеция (материалы конференции). О том, что Аксенов был «агентом ЧК, доносившим о настроениях в московской артистической богеме», говорится так, будто это какая-то очевидность, при этом нет ни ссылок на источник, ни пояснений, хотя заявление, мягко говоря, сильное.
В дневниках, мемуарах и прессе все участники событий язвят, завидуют, сплетничают, не среда – гадюшник. Или вот: про молодого Григория Александрова «с мускулистым телом и очаровательной улыбкой», который заражал Эйзенштейна своей «животной жизнерадостностью». Или "уродливая" Раневская. Или "странные гомоэротические черты актерского ансамбля" в "Иване Грозном". И, конечно, "отвратительные" рисунки, которые "скорее всего" (highly likely) должны свидетельствовать о самом страшном. И далее: «Следуя Фрейду, Эйзенштейн практиковал культ творческой сублимации с классической серьезностью». Всем бы такую творческую сублимацию, как у Эйзенштейна!
Ну и напоследок еще раз процитирую цветистое предисловие: «Современность этой книги – в убеждении, что художник это не столько тот, кто создает вневременной продукт, но кто умеет вовремя организовать интерес к себе и к своему продукту». Как раз то, чему учат на околокреативных специальностях в окологуманитарных вузах. Одним словом, «Судьба броненосца» - это и есть продукт, вернее, субпродукты, побочный фабрикат, безыдейный, неизобретательный, ненаучный. Здесь даже нет привычного научного «бубубу», написано крайне скучно и вяло, как будто пересказывают википедию и другие многочисленные биографии, а нашпигованные фрейдизмом комментарии (к месту и не к месту) идут в качестве довеска. К счастью, Сергей Эйзенштейн этого не увидит.
Комментариев нет:
Отправить комментарий